Международная перепись водоплавающих птиц в Эстонии. Записи из дневника

С 18 по 22 января по всей Европе прошли ежегодные зимние учёты водоплавающих птиц. Накануне этих дней мне написал мой друг, орнитолог Лехо Луигуойе, и пригласил присоединиться к путешествию в самую западную точку Эстонии, в один из самых старых национальных парков с ландшафтами безмолвной красоты — Вильсанди. Встреча с этими местами обещала богатое разнообразие круглогодично обитающих птиц, крупные лежбища серых тюленей, чистые воды моря и знакомство с бытом островитян.

Сааремаа здесь самый крупный остров, это одна шестая часть всей Эстонии. Ни разу там не бывала. Пакую вещи в рюкзак, заряжаю свою старую камеру Fuji. Лехо забирает меня и мою команду в половину третьего по местному времени. Всего на учёты собирается около шести легковых авто, укомплектованных добровольцами-орнитологами. Здесь, в Эстонии, это всё делается на волонтёрских началах. Правда, государство покрывает издержки поездки: расходы на бензин, еду, предоставляет возможность для ночлега. Мы направляемся в Центр охраны природы Вильдумаа. Впереди у нас дорога в 360 км в отличной компании. По пути нужно подхватить ещё одного известного в охране природы человека —  Рейна Куресоо. В своё время Рейн участвовал в создании Эстонского фонда природы. Сейчас он фрилансер-натуралист, работает в сфере экологического туризма, организовывает туры в дикие места Эстонии и Африки.

Впереди предстоит долгая по эстонским меркам дорога. Мы едем в направлении Вальги, затем через национальный парк Соомаа — известное исследовательское место для биологов этой страны. Ценность его в том, что он малонарушен, совершенно не изрезан дорогами. Национальный парк Соомаа был создан для защиты водно-болотных угодий, лугов и лесов. Название парка в переводе с эстонского означает «страна болот».

В эту пору года желающих посетить Сааремаа немного, билеты на паром можно не бронировать заранее, и мы их берём на месте. По дороге Лехо рассказывает о своих проектах в Университете естественных наук Тарту:

«В последующие несколько лет мы хотим заняться линиями электропередач на этой дамбе, что соединяет Муху и Сааремаа. От них страдают тысячи птиц, калеча свои тела проводами».

Я нахожу тому подтверждение в интернете уже по приезде в место ночлега. За окном идёт снег, сильный ветер здесь привычное явление, погода меняется с бешеной скоростью. Нас встречают Уху, Мейлис и Трин, они приехали вчера и уже успели провести день в полевых исследованиях.

Ужин теплится на плите. В таких компаниях руководствуются правилами самоорганизации: не сговариваясь, выполняешь часть работ, которую видишь и считаешь посильной. За разговорами между делом готова и сауна (священный ритуал Балтики и северных стран). В команде не все профессиональные орнитологи, многие просто любители. И эта практика приветствуется. Я замечаю, что не испытываю дискомфорта из-за незнания каких-то видов птиц — задавая вопросы, я буду изучать их по ходу.

Делимся на группы по два-три человека. На распечатанных картах отмечаем непроработанные участки местности, которые важно посетить в следующие дни, и разделяем их между собой. Учёты будут вестись от рассвета до заката. Что нужно делать: объезжать каждый участок и отмечать все до единого встретившиеся виды птиц на пути. Команды распределяются так, чтобы в них был один или несколько опытных орнитологов.

Я думаю о преемственности поколений: как эстонцам удалось сформировать такое искреннее уважение и внимание к природе, которые я не встречала до сих пор ни в одной стране мира?

«Завтра мы поедем в одно из самых красивых мест Эстонии, там не все местные успели побывать. Природа этих мест всегда хорошо оберегалась, и сегодня это один из первых объявленных национальных парков нашей страны, который до ‘93 был заповедником».

Во времена Советского Союза здесь была военная база, одна из самых крупных, с аэродромом. Хотели даже построить железную дорогу внутри острова, но не успели. Во времена Второй мировой войны здесь велись жестокие бои, о чём свидетельствует большое количество траншей в лесу.

Сосновый лес был высажен в то же время. Естественный образ Сааремаа — можжевеловые леса и луга. Открытый тип ландшафта поддерживался местным населением, которое всегда занималось сенокошением и выпасом скота. Сегодня молодёжь вновь начинает сюда возвращаться: хотят избежать суеты города, найти себя в тихом укромном месте рядом с красивым пейзажем, заняться экологическим хозяйством или туризмом, которые субсидируются государством.

Вечер быстро пролетает за знакомством и беседами о личных историях каждого. Я быстро ретируюсь в сауну, отогреваюсь в ней несколько часов и забываю свою жизнь на большой земле. Завтра мне нужен простой набор: блокнот, карандаш, бинокль, тёплая одежда и непромокаемая обувь (на электронику надежды мало, в такие морозы она быстро разрядится). Мы планируем объехать около шести-семи точек с предполагаемым большим скоплением птиц. Смотрим не только водоплавающих, но и всех остальных тоже.

Солнце всходит в 8:30 утра. Наше первое место высадки — деревушка Ниназа с клифом длиной в километр, с которого открывается бескрайний морской вид. Машину оставляем в деревне, дальше пешком. Домов здесь немного. Лехо отмечает, что остров очень любим финнами и зачастую они устраивают здесь себе летние резиденции.

В этой местности преобладает удивительный плитняковый ландшафт, ставший символом местной природы. Эта наиболее характерная часть Балтийского глинта  —  природного образования, уступа, который протянулся от шведского острова Эланд до Ладожского озера в России, от острова Осмусаарэ до Нарвы, пронзая тебя насквозь великолепными морскими видами.

Плитняк (эст. paekivi — бытующее в народе общее название для известняка, доломита; эст. lubjakivi — известняк, горная осадочная порода) придавал выразительность рельефу Эстонии в течение всего доледникового периода от 360 до 3,5 миллионов лет назад, когда ещё не существовало Балтийского моря.

Говоря о плитняке с Лехо, мы стоим на береговом обрыве Сааремаа и смотрим в синюю даль. В лицо дует сильный ледяной морской ветер. На заметённых снегом скалах нет ни единого знака присутствия человека. Мой пёс тщательно обнюхивает следы енотовидной собаки. Нам нужно идти дальше. Мои сапоги, рассчитанные на температуру в минус двадцать, уже начинают промерзать. Мы все трое укутаны знатно, лютый морской ветер не даст расслабиться даже при нулевой температуре.

Прогноз погоды проверяем прямо перед приездом на место: с такими ветрами погода меняется с бешеной скоростью. В паре километров от нас идёт дождь или мокрый снег, а в нашей точке светит ясное солнце. Поэтому если туча настигла, можем переметнуться в соседние места на время.

Лехо уже знает излюбленные места птиц, поэтому нам остаётся лишь всматриваться вдаль и искать их глазами.

Если быстро окинуть взглядом море, кажется, что эти холодные воды совершенно одиноки. Спрашиваю у Лехо, сколько насчитал. «Сотню»,— получаю в ответ. Беру бинокль и ещё раз внимательно прохожусь по горизонту: и действительно, вижу торчащих головой в воде и колышущихся на волнах лебедей. Вместе с ними рядом плавают морские утки, совершенно разных окрасов. Лехо отмечает в блокнот всех, на подсчёты выходит не более 10 минут, глаз у него намётан. В промежутках он трепетно рассказывает о каждом из видов. Я знаю его любовь к этим птицам, пару месяцев назад он организовал симпозиум по лебедям.

С первого раза тяжело отличить морянку от гоголя, крохаля или гагары. Начинаешь втягиваться, когда пристально наблюдаешь за их поведением, смотришь, как ветер треплет их хохолки. Как они не замерзают в этой ледянной воде? Колышутся себе часами, спят там, ныряют за едой. Птиц вы не найдёте в местах, покрытых льдом, они там, где есть пища. Я получаю ответ на свой вертевшийся в голове вопрос:

У птиц кровеносная система работает иначе: кровь циркулирует с большой скоростью, что связано с энергичной работой сердца и высоким кровяным давлением. От четырёхкамерного сердца только у птиц артериальная кровь не смешивается с венозной, органы и ткани получают её в чистом виде, что способствует усиленному обмену веществ и обеспечивает постоянную высокую температуру тела в 38–42°.

Поэтому и лапы у них всегда тёплые, да и перья водонепроницаемые и к холоду устойчивы. Но если, к примеру, на птицу попадёт хоть одна капля нефти, перья и пух слипнутся, вода будет легко проникать к коже и птицы погибнут от холода.

Наше авто везёт нас дальше по полуострову. Следующее место —полузакрытая бухта, где всё буквально усыпано лебедями, насчитываем их более пятисот. Птицы любят не очень ветреные тихие места, и я их хорошо понимаю. Со звонком телефона приходит новость, что к наблюдениям присоединится ещё одна семья. Через 30 минут мы встречаемся на дороге. Из машины выходит пара с восьмимесячной Эммой. Ребята договорились зарегистрировать как можно больше видов птиц к первому дню рождению своего нового человека (на момент нашей встречи они уже насобирали 167 разных видов).

Сознание невольно переносится в реалии моей родины. Как бы хотелось в глазах наших людей увидеть то же влечение и интерес, схожие ценности. Минута грусти не успевает проникнуть в меня глубоко: природа разразилась снегопадом и сильным ветром. Мы выжидаем в машине в надежде, что туча быстро пройдёт. Я смотрю на одинокие, гнущиеся от ветра деревья. С неба падает что-то среднее между снегом и градом. Лехо прерывает тишину, говорит, что эстонцы различают до семи видов снега в зависимости от влаги и ветра. Решаем не ждать c моря погоды и движемся в следующую точку. Ничего. Ноль. Улов пустой, бухта покрыта льдом.

В лесу мелькают тусклые огни разбросанных поодаль домов. Простая форма, натуральные материалы, часто местного происхождения, классический шведский, эстонский, финский стиль, чередующийся со старыми простецкими домами рыбаков с присоединенными сараями, который можно встретить и в наших деревнях.

Мы останавливаемся у малых рек в поисках зимородка и нырков (чернети). Хорошее для них место, но птиц сегодня нет. На снегу рядом с собой замечаю свежий волчий след. Узор лапы собаки легко можно отличить, он больше похож на лепесток с двумя подушечками внизу и тремя сверху. Это место родника, вода здесь не замерзает и превращается в быстро текущую, небольшую извилистую речушку. Я вспоминаю, как пару лет назад мы с Костей бродили по волчьему следу в Беловежской пуще в первых числах марта, как раз в таких же местах искали лежанку волка и следы его обеда.

Мой пёс чует след чужака, внюхивается в воздух. Волк устраивает своё логово всегда рядом с водой.

Птиц нет, я рассматриваю увешанное лентами и вязаными кружевами старое дерево. Помечено желаниями человека. Так освящается нами источник и причисляется к месту силы. День близится к концу. Мы заезжаем в маленькую бухту с причалом и офисом таможни для везущих из-за границы груз кораблей.

Я смотрю на ворон, которые кружат рядом. Подсчитываем всех обитателей этого места, прощаемся с приезжими ребятами и возвращаемся на базу.

Это был самый плодотворный из моих дней!» — отмечает Лехо. — «Более 1000 птиц!»

Вечер начинается обычно с внесения записей в онлайн-базу, где отмечается имя каждого наблюдателя, место, дата, вид, пол, размер семьи, количество осадков в день наблюдения. На заслуженный отдых времени остаётся не так уж и много. Тепло огня согревает уставшее тело и расслабляет. Цивилизованного мира не хочется совсем, да его здесь и нет. Только здесь и сейчас, с этими людьми в настоящем моменте. Рейн предлагает вернуться на след волка, складывая ладони вместе у губ, издаёт протяжный волчий вой, которым вабят охотники зверя, и переключается на историю появления золотого шакала около пяти лет назад на западном побережье. Кого-то среднего между волком и лисицей, как отмечают местные.

Лехо обещает завтра показать нам места, за посещение которых орнитологи готовы выложить тысячу евро. Это можно сравнить с расценками, которые платят приезжие охотники в наших природных парках. Мне не терпится рассмотреть это природное достояние. Глаза закрываются. Я прокручиваю жизнь увиденных мною сегодня мест: мёртвую птицу, которая стала чьей-то добычей; сложенные в башню камни на берегу моря — старая традиция местных; украшенные огнями дома, которые заряжаются от солнечных панелей; мохнатые шотландские коровы с овцами за электрическими пастухами и быстро сменяющиеся стихии.

7 утра. Я вдыхаю острую свежесть воздуха и расстаюсь до заката с домашним теплом. Сегодня с нами в команде Мэлис. Он работает в проектах Wildlife Estonia. Его основной профессиональный фокус — реки и рыба, но, как и любого биолога, его внимание притягивает всё живое. Мейлис частый гость учётов птиц и делает это принципиально на волонтёрских началах.

За разговорами мы лихо рассекаем снег своим Opel. Я удивляюсь, как Лехо не боится так легко ехать по нерасчищенным дорогам национального парка. Встрять на этих тропах проще простого. Забегу вперёд — этого не случится ни разу.

Мы проезжаем мимо обочины с застрявшей в кювете машиной. Останавливаемся, чтобы узнать, чем можем помочь. Перед нами охотник, который, выискивая в лесу зверя, засмотрелся по сторонам и вылетел с дороги. Трактор уже подъезжает на подмогу. Мы едем дальше. Сегодня обещают мороз в минус двадцать. Мне страшно думать, что там в Тарту с нашим неотапливаемым домом. Смотрю вдаль на солнечные панели посреди поля, покрытые снегом. Мейлис отмечает, что если они совсем не расчищены, то так и будут стоять до первого тепла. Но если расчистить на них хотя бы небольшой заснеженный участок, то они начнут поглощать солнечные лучи и, полностью растопив снег, начнут работать.

С ветряками много бед для птиц, мне солнечная энергия нравится больше, хотя панели тоже могут быть сильным отражателем лучей и зажаривать пролетающих мимо птиц. Но это единичные случаи, касающиеся панелей особо сильных мощностей. Ветряки же как мясорубка зачастую для стай птиц. И ставят их вдоль берега на миграционных путях. Если хочешь сделать всё по правилам и без вреда, то нужно относить их подальше в море, но это уже накладно для бюджета.

Егор вспоминает свежепрочитанный научный доклад о добыче энергии ветра из стратосферы. Лехо смотрит с долей скепсиса, упоминая, что птичий полёт может проходить и на расстоянии 10000 метров, так что сложно придумать современный альтернативный источник и никому не навредить. Солнечные панели ему кажутся пока наименьшим злом.

В это время машина останавливается, вырулив с опушки леса прямо на холмистый берег моря. Солнце выпустило свои первые лучи, озаряя светом побережье. Цвета изумительные, действуют терапивтически на любой организм. Место, действительно, стоит того, чтобы за него выложили немалую сумму, но благодаря друзьям нам оно достаётся бесплатно. Видимость отличная — несколько километров впереди как на ладони. Я подглядываю в объектив за спящими утками и лебедями, прижавшими голову к туловищу. Двадцатиминутный взгляд в море — отмечаем местоположение, время, виды и их количество. Следующее место будет не менее восхитительным. Важный объект геологов — клиф. Дух захватывает от красоты, сияющего снега и неутоптанного девственного ландшафта. Зимой хорошо видно, кто и где бывал, ощущение присутствия и отсутсвия жизни вокруг одновременно.

Снова лебеди и утки. Их узнаешь лучше, наблюдая за поведением. Настроение отличное — восторг в голове, холод в конечностях. Хорошая проверка твоей экипировки. Мой пёс успевает получить холодную волну в бок. Он впервые попробовал на вкус солёную воду. Ходит, ищет следы, прыгает промокшими в воде лапами по снегу, носится с чувством полной свободы и раздолья, старается не замёрзнуть. В промежутках, во время переезда, я укутываю его в плед, он трясётся. Я смотрю вместе с ним, как перелетает группа лебедей на западный берег, где поспокойнее. Мы следом за ними уходим от открытого моря в бухту. Да, здесь излюбленные места птиц — не нужно смотреть в бинокль, чтобы заметить это. Солнце припекает уже хорошо, и присев на берегу, ощущаешь, насколько оно тёплое.

Птиц и здесь сотни. Мэйлис зовёт меня посмотреть в его стёкла Сваровски, специальный объектив. Там мой любимчик орлан-белохвост. Я долго наблюдаю за тем, как он расправляется с добычей. Прохожусь монокуляром немного в сторону и натыкаюсь на лису, окружённую вороньём, которые пытаются урвать себе кусок добычи. Вороны знают, что в этот момент лиса не опасна. Рядом на воде колышутся утки и лебеди. Морянки, гоголи, гаги, гагары, турпаны, крохали, черняти, синьга. Я и не думала, что вообще способна различить такое количество водоплаваюших. Картина невероятная, волшебства добавляет переливающийся в воздухе снег. Сказочно красиво. Вся эта дикая жизнь происходит в километре от нас.

Нужно двигаться дальше. Сегодня у нас сокращённый рабочий день, и мы решили во второй половине дня устроить себе культурную программу. Вновь скользим, разгоняя снег по дороге. Мейлис рассказывает о своих наблюдениях за жизнью этого мира. Ещё несколько территорий, важных для птиц, где мы пытаемся завлечь определённых особей аудиозаписями их голосов. День закончится волшебно — мы найдём своего желанного зимородка у ручья возле ворот цитадели в столице острова — Курессааре.

В моей голове ещё долго будут укладываться названия птиц на пяти языках — эстонский, английский, русский, беларусский и латынь.

Для меня большое счастье делиться своими знаниями и любовью к природе ещё с кем-то. И всегда немного жаль, что я не смогу пережить этот момент познания заново», — Мейлис в ответ на мою благодарность.

Помимо животного мира на обратном пути мы знакомимся с важными историческими местами: кратер упавшего 3500 лет назад метеорита в Кали; Епископский замок в Курессааре; старые православные храмы; маленькие деревушки с местными школами.

Паром. Дальше в нашей истории идеальные места для бьюиков (Cygnus columbianus), которые так любят сельскохозяйственные поля, серой неясыти в лесах Соома и снесённой дамбы на реке Пярну, которая должна была давать энергию местной трикотажной фабрике. Местные пролоббировали снос всех преград для свободного течения этой реки. Сейчас Wildlife Estonia будет изучать, насколько быстро там способно восстановиться биоразнообразие и куда утекли седименты.

Вернувшись домой, я уже скучаю по солнечным дням на острове без глобальной сети. Большая земля уже принимает, а остров не отпускает.

На протяжении экспедиции зарегистрировано количество видов: Лебедь-шипун → 2000; Лебедь-кликун → 20; Морянка → 1000; Гоголь → 1000; Краснозобая гагара → 100; Большой крохаль → 100; Длинноносый крохаль → 100; Луток → 10; Синьга → 100; Турпан → 15; Хохлатая чернеть → 1000; Морская чернеть → 5; Стеллерова гага → 200; Зимородок → 1; Орлан-белохвост → 30; Лысуха → 10; Серая цапля → 2; Серая неясыть → 1; Оляпка → 1; Свиристель → 50; Усатая синица → 10–15