Александр Козулин

Кто: орнитолог, болотовед

Место работы: заведующий сектором международного сотрудничества научно-практического центра Национальной академии наук Беларуси по биоресурсам.

Ученым я стал как орнитолог

… диссертацию защищал по зимовке кряквы в условиях суровых зим. А потом, в 1995 году, мы вместе с немецкими учеными открыли в Беларуси вертлявую камышевку, которая живет исключительно на уникальных низинных болотах (в последнем выпуске журнала «Птушкi и мы» подробно описано, как это происходило). Я проникся идеей охраны этих птиц и с этого момента занимаюсь и орнитологией, и болотами. Если ты хочешь серьезно охранять какой-либо вид, то должен очень четко знать экосистему, в которой он обитает. Не сохранив ее, ты не сможешь сохранить вид. Оказалось, что у нас не так много естественных болот и их надо восстанавливать. Вот так я превратился в болотоведа.

Широкомасштабное восстановление болот Беларуси

… было инициировано вместе с Норбертом Шафером из Королевского общества защиты птиц (Великобритания). Начало было довольно сложным: тогда наше правительство считало, что нарушенные болота, особенно выработанные торфяники, можно использовать только под сельское хозяйство. Никто не задумывался об их повторном заболачивании, кощунством было даже говорить об этом. Но когда из-за засухи (1998, 1999 и особенно 2002 годы) начались страшные торфяные пожары, мы собрали лучших экспертов Беларуси по болотам и отправились в горячие точки. Мы показали Министерству природных ресурсов, какие территории у нас горят: в основном выработанные заброшенные торфяники, на которых  планировалось развивать сельское хозяйство, а также заброшенные объекты гидролесомелиорации. На тушение этих пожаров ежегодно тратились огромные деньги.

Наглядный пример — болото Ельня. Несмотря на все противопожарные меры — строительство дорог, наблюдательных вышек, использование вертолетов — двадцать тысяч гектаров регулярно горело. Мы объяснили, как разово и за небольшие деньги (в Беларуси заболачивание одного гектара стоит от пятидесяти до ста долларов) можно поднять уровень воды за счет перекрытия каналов, дренирующих болото, и забыть про проблему пожаров.

Лучшее решение — вернуть болото в естественное состояние.

Убедив правительство в том, что необходимо менять политику в отношении этих нарушенных болот, мы написали проект в ПРООН-ГЭФ, получили небольшое финансирование (1,5 миллиона долларов, плюс деньги немецкого правительства) и заболотили двадцать восемь тысяч гектаров. Это очень много. Действовали мы обычно так. Сначала рассылали письма во все лесхозы и спрашивали: «Ребята, что у вас есть проблемное, что нужно восстановить?» Они нам прислали свои варианты. Мы изучали спутниковые снимки, выезжали на место и убеждались, что проблема действительно есть. Реализовывать проект начинали только после согласования с местными властями и населением. Без согласия местных мы никогда не брались за работу, потому что это всегда плохо заканчивается.

Стратегия и схемы использования болот Беларуси

После этого мы замахнулись на разработку Стратегии и схемы использования болот Беларуси. Сейчас этот проект близок к завершению. Мы провели инвентаризацию всех осушенных и естественных болот. В нашей команде были не только экологи, но и те, кто добывает торф и занимается сельским хозяйством. В ходе заседаний рабочей группы (а они проходили три раза в год) представители всех министерств определили направление дальнейшего использования каждого торфяника вплоть до 2030 года. Главный принцип у нас получился такой:

Все болота, сохранившиеся в естественном состоянии, переводятся в природоохранный фонд — всего около 684 000 гектаров. Торф можно добывать только на нарушенных болотах, которые не подлежат восстановлению. С этим все согласились, потому что заброшенных болот, где сохранился торф, у нас хватает.

Когда садишься за стол переговоров и приводишь аргументы, люди понимают абсолютно все проблемы. Иногда мы спорили, иногда шли  друг другу на уступки — не без этого. Но всегда находили нормальные решения. Ученых, которые пропагандировали идею тотального осушения, уже почти не осталось. Зато довольно много тех, кто изначально добывал торф, осушал болота, а потом оглянулся на свою жизнь, подумал «боже мой, чего я наделал» — и превратился в экологов. Так что решали мы в основном практические вопросы. Допустим, есть крупное предприятие, двадцать лет добывающее торф. Чтобы продолжать работу, ему нужно перекинуться на территорию заказника. И тут начинается проблема. Чаще всего мы выделяем предприятию самый нарушенный кусок болота, восстановление которого обошлось бы очень дорого, а на остальной части за его же деньги делаем заказник республиканского значения с новыми границами.

Устойчивое использование осушенных торфяников

Cейчас мы изучаем разные варианты устойчивого использования осушенных торфяников. Идея такая: на торфяных почвах, где раньше культивировали овощные культуры, нужно заниматься только луговодством. Ведение лугового хозяйства, особенно с многолетними травами, значительно уменьшает выделение парниковых газов. Кроме того, на примере Лидского лесхоза мы показали, что торфяники можно не только заболачивать, но и садить на них лес, ольшаник, который любит именно увлажненные почвы. Уже за время проекта лес вырос на полтора метра. Результат налицо, поэтому мы будем распространять свой опыт.

Одни экологи не смогут решить проблему устойчивого использования болот. Нужно привлекать тех, кто живет и работает на этой земле — лесхозы, бывшие колхозы и администрации районов. Нас везде поддерживают, потому что мы ничего плохого не делаем. Мы предотвращаем торфяные пожары, и все понимают, какая это огромная польза.

Наличие болот, накапливающих влагу и понемногу питающих подземные воды, во многом определяет качество и количество воды

Благодаря достаточно приличному числу естественных болот у нас, в отличие от многих регионов, очень хорошая вода.

Объем воды, накопленный болотами Беларуси, мало уступает объему воды в озерах страны, представляете?

И еще мы дышим относительно чистым воздухом. Съездите в Китай, где леса почти полностью съедены, а болота, очищающие атмосферу, осушены — там воздуха чистого просто нет.

Повторное заболачивание

… проходит на разных болотах по-разному. В Беларуси после добычи торфа обычно остается метровая торфяная залежь, и когда уровень воды поднимается, болотная растительность довольно быстро занимает пространство. В течение пяти-десяти лет болото еще не полностью восстановилось, но начальная стадия, когда оно начало формироваться, допустим, шесть тысяч лет назад, уже началась. Болото зарастает тростником и начинает поглощать СО2 из атмосферы, то есть, начинает жить своей полноценной жизнью.

На западе цивилизация уничтожила практически все болота. Исключение — умные люди из скандинавских стран, осушавшие только чужие болота. Швеция, например, в свое время покупала торф у Беларуси. Поэтому там ситуация еще ничего, а вот в Голландии и Германии почти все болота были осушены еще сто лет назад. Сейчас они изо всех сил пытаются их восстановить. Но учитывая то, сколько времени прошло после осушения, там восстановление одного гектара стоит минимум пятьсот, а то и тысячу долларов. В Германии, например, торфа практически нет уже давно, и когда они начинают заболачивать, у них растет в основном сорная, но не болотная растительность. Она появится только после того, как выведутся накопленные за время сельскохозяйственного использования минеральные удобрения, а это сложный и длительный процесс.

Мне нравится видеть практический результат своей работы

Если бы я занимался теоретическими исследованиями, то мог бы только выдвинуть теорию и доказать ее. А тут мы приходим на болото — живой организм, который практически умирает, вода уходит по каналам, оно горит, создавая массу проблем и для местного населения, и для клюквы, и для птичек — и при помощи местных организаций  перекрываем каналы. Через два-три года возвращаешься — а там уже рай земной. Все поет, все цветет — красота и никаких пожаров.  Это воодушевляет на дальнейшие подвиги. А еще часто бывает так: приезжаю я, допустим, на болото Званец, на котором вертлявая камышевка живет, и тут подходит какой-нибудь человек и говорит: «А вы знаете, что здесь живет вертлявая камышевка?» И рассказывает, что можно делать на болоте, а чего нельзя. Если раньше люди считали, что болота — самое последнее место, то сейчас они гордятся тем, что на их болота приезжают со всего мира смотреть на вертлявую камышевку. Был даже такой момент, когда на проповеди батюшка  рассказывал про болота, почему их ни в коем случае нельзя выжигать.

Лет десять-пятнадцать назад в Беларуси очень мало людей знало, что такое болото и в чем его важность. Мой коллега Ларс Лахманн при встрече с новым человеком спрашивает: «А вы знаете, что такое вертлявая камышевка?» Когда Ларс только начал работать, положительно отвечал один из десяти, а сейчас уже половина. Сильно изменился уровень просвещенности нашего населения: многие четко знают, что такое болото, они уже выезжали на Ельню, потому что там есть экологические тропы, они посещали праздники журавлей, клюквы и так далее. То есть люди уже не просто выезжают на природу, чтобы там шашлык съесть.

Мой рабочий день выглядит так…

Я просыпаюсь в пять часов, когда мне не спится из-за того, что у меня много интересных мыслей. Я сажусь и где-то до восьми часов пытаюсь эти мысли структурировать. Когда я прихожу на работу, у меня уже рабочего дня довольно много прошло. Потом начинается текучка всевозможная, письма, ответы на вопросы, заседания. Кроме восстановления и сохранения болот, мы продолжаем заниматься охраной отдельных видов. Скоро, например, вертлявую камышевку будем переселять в Литву. Там под нее восстановили болото, а сама она прилететь не может, потому что ближайшее место расселения находится за двести километров. Кроме того, мы ведем мониторинг эффективности наших мероприятий, считаем, сколько птиц было и сколько стало после заболачивания. Много разных дел.

Молодым ученым я бы советовал не зацикливаться на очень узких направлениях. Сейчас, особенно в области природоохранных наук, довольно сложно найти финансирование, если ты замыкаешься на каком-то узком вопросе. И еще желательно находить какое-то практическое воплощение своих научных изысканий. Тогда находить новые проекты будет гораздо проще.

Багна

Материал подготовлен при поддержке Coalition Clean Baltic